Остаток вечера прошел чудесно. Все были так милы и предупредительны друг с другом, что дорожные передряги как-то совершенно выветрились из памяти. Правда, то Машенькино замечание в мой адрес оставило в душе маленький неприятный осадок, но я твердо решила доказать ей, что она заблуждается. Если держаться в стороне и не вступать ни в какие перепалки, она сама убедится, что отнюдь не я главный нарушитель спокойствия.
Сидя перед догорающим костром, Марк выразил надежду, что ночью никого не укусит сколопендра и нас не разбудят предсмертные хрипы.
- Кого это ты собрался разбудить предсмертными хрипами? - удивился Генрих. - Здесь некоторых - не буду указывать пальцем - и береговая артиллерия заставила бы лишь перевернуться с боку на бок. Вот разве что назначить кого-нибудь дежурным... Жаль, нет Георгия... - Генрих многозначительно умолк.
- А что Георгий? - с лукавинкой спросила Машенька.
- Да разве ты забыла, какой у него бас? Однажды, когда мужская половина нашего курса ездила на военные сборы, он заступил в наряд дневальным. Ну, днем-то майор Грин, которого все знают, поставить его к "тумбочке" не рискнул - уж слишком мало Гогия напоминал курсанта - длинный, нескладный, сутулый, гимнастерка со штанами сидят мешком. Да и стоять "смирно", не говоря уже о строевом шаге, был не способен даже под угрозой трибунала. Очки плюс шесть диоптрий молодецкой удали тоже не прибавляли. Так вот, целый день Гогия наводил в помещении чистоту, а на "тумбочку" его поставили после отбоя, когда вероятность появления в казарме посторонних офицеров минимальна. Майор Грин коротко проэкзаменовал Георгия на предмет знания устава и, покачав головой, ушел восвояси; народ, чуть-чуть поколобродив, наконец улегся. Стоял, стоял Георгий и не заметил, как прислонился к стенке и задремал. Дремлет он, и снится ему, что открывается дверь и в казарму тихой сапой входит некто в зеленой рубашке с коротким рукавом. Подходит этот человек к Георгию и замирает перед ним, сверля глазами. Георгий видит, что рубашка у незнакомца по случаю теплой погоды без галстука, с расстегнутым воротом, а на погонах две тусклые звездочки прапорщика, и пытается вспомнить, как надлежит себя вести при появлении столь мелкого начальства.
- Спите на посту, курсант?
Гогия очнулся и видит: это не сон, а и в самом деле прапорщик. Вот только звездочки на погонах какие-то странные, крупные, вышитые... И... - он лихорадочно нащупал на тумбочке невесть как попавшие туда очки - батюшки! На штанах лампасы! Тут Гогия внезапно вспомнил, чт'о должен делать дневальный, и, набрав в грудь побольше воздуху, радостно, протяжно, во всю мощь своих легких и луженой глотки возвестил:
- Рота, подъе-ем! Трево-ога!!!
Отсмеявшись, я сказала:
- Почему же он не поехал с нами, Генрих? Придется его срочно выписать из Москвы.
- Да он сейчас не в Москве, - ответила Машенька. - "Ла Скала" нынче на гастролях в Лондоне.
Я растянулась на коврике под звездным небом и блаженно вздохнула. "Похоже, на этот раз поездка обещает быть тихой и спокойной", - лениво подумалось мне перед сном.
Глава 4
Наутро я поднялась ни свет ни заря. Как ни люблю я подольше поспать, жаль было тратить драгоценные часы у моря на занятие, которому можно с тем же успехом предаваться и в Москве. Леша, наш единственный "жаворонок", уже изнывал от недостатка общества. Мы долго с наслаждением плескались в море, а потом решили проявить благородство и сходить за водой.
Никто нашего благородства, естественно, не оценил, воду приняли как должное, но я, со свойственной мне кротостью, решила не придавать значения мелочам и не портить чудесный день утренней склокой.
После завтрака все разбрелись кто куда. Детям, словно холоднокровным, зной лишь добавлял активности, и они шумно гонялись за розовокрылыми кобылками. Я решила поискать укромное местечко, с тем чтобы позагорать нагишом, и полезла в гору. Метрах в пятидесяти над нашим плато нашелся идеальный для моих целей участок - небольшая полянка, закрытая от нескромных взглядов густым кустарником. Я расстелила коврик на теплых камнях, пристроила голову в тень и открыла прихваченную с собой книгу.
Но вскоре выяснилось, что мой замечательный солярий обладает еще и превосходными акустическими свойствами. Я отчетливо слышала все, что происходит не только на нашей стоянке, но и на берегу моря, хотя мое убежище находилось довольно-таки высоко. Судя по смеху и визгу, детей отправили купаться под присмотром Прошки и Леши; Марк мыл посуду; Машенька с Генрихом мирно беседовали у палатки.
На мгновение я задумалась, не поискать ли себе другое место - мало ли что можно услышать, когда собеседники не подозревают о присутствии аудитории, - но потом решила, что всегда могу заткнуть уши, если беседа примет интимный характер. Пока, во всяком случае, разговор был совершенно невинным.
- Глупо жить в августе в Крыму и питаться консервами, - говорила Машенька. - Детям нужны витамины, да и нам они не помешают. Ты не видел, вчера в пансионате не продавали фруктов?
- Есть там небольшой рынок. Местные приезжают и прямо с машин продают свое добро. И фрукты, и помидоры с баклажанами и перцем.
- Вот и ч'удно! - обрадовалась Машенька. - Крупы оставим на завтраки, а на обед и ужин можно тушить овощи и делать салаты.
- Тогда в пансионат придется ходить втроем, - уныло сказал Генрих. - Двоих и на воду, и на снедь маловато.
- Ну, сегодня воды уже принесли, так что одного носильщика будет достаточно. Надо будет попросить Марка...
- Нет, это неудобно, лучше уж я схожу.
- Если отпустить тебя одного, Анри, мы не дождемся ни тебя, ни фруктов. По рассеянности ты вполне способен дойти до Ялты.